Деревня Балтенки (Болтенки) Белевского района Тульской области — магическое и аномальное место. На этой странице я попробую собрать данные по этому местечку, в том числе воспоминания родившихся и выросших здесь людей. Часть работы в этом направлении мною проведена, а сам я стараюсь бывать здесь хотя бы раз в три года. У меня есть и записи-воспоминания о пребывании в деревне немецких солдат.

А местечковая магия, как известно, особенно возрастает в период войн и конфликтов. Одним из мифов деревни Балтенки является баба Дуня — известная в округе гадалка и ясновидящая. В годы войны ей удалось отвести от пуль немецких карателей 12 деревенских ребятишек, которых немцы готовились расстрелять за укрывательство жителями Балтенок раненых красноармейцев. Моя крестная мать была свидетелем этой сцены и сама находилась в этот момент на руках бабы Дуни.

Колодец в деревне Балтенки (Болтенки) радует приезжающих на лето не только холодной и вкусной водой. Вода из этого колодца имеет целебные свойства. Баба Дуня жила прямо у этого колодца.

Игорь Гришин.

Отец рассказывал, что в середине пятидесятых проводилась специальная политика против колхозников. Им было запрещено производить продукты где-либо кроме как на приусадебном участке. Участки намеренно подрезали. На плодовые деревья ввели спецналог, денег не было и поэтому в его колхозе мужики попилили все яблони в своих садах. Таким образом мои бабка и дед весь световой день работали в колхозе, ночью — на своём маленьком участке. За работу в колхозе — трудодни — не давали ничего. Семья питалась картошкой, которую сажали под домом. Хуже всего было с кормом для коровы. Не давали покосов и косить было негде, а без коровы малыши были бы обречены. Корову кормили листиками лопуха и прутьями с речки. Отец всегда показывает мне эту речку и спрашивает «Видишь заросли?», а потом добавляет «Когда я был маленьким, тут ни одного листочка не было!» Купить продукты было нельзя. Ни в колхозе, ни в райцентре. Во-первых, всё было сделано, чтобы колхозники не видели денег и не могли их заработать, а во-вторых в райцентре в магазинах не было даже соли. За солью моя бабка с другими женщинами ходила в другую область — 32 километра пешком. Каждая жещина брала по 16 кг соли на плечо. Отец говорит, что в колхозе все знали, что это специальная политика против крестьян, но даже за анекдот на тему приежало НКВД и забирало мужика. Лес и поля охранялись, за выход на колхозное поле после заката ловили и сажали. В нашей семье это привело к гибели от голода 7 детей. Выжило только пятеро из 13, которых родила моя бабушка. И это не было так называемое послевоенное время. Отец говорил, что сразу после войны было «ещё ничего». Гайки начали затягиваться, когда государство «разобралось с бандеровцами» и набрало силу.

Схема здесь примерно такая:
1. создать карательную машину
2. ограничить спектр продуктов
3. ограничить перемещение продуктов
4. создать дефицит продуктов, особенно продуктов первой необходимости
5. ограничить способы заработка
6. ограничить, а лучше запретить переезды, которые опасны тем, что люди получат дополнительные заработки и самостоятельно развязывают некоторые дефициты, связанные с их местностью
7. преследовать всех несогласных, до тотального искоренения любого сопротивления.

Игорь Гришин по рассказам Алексея Михайловича

Мой отец оттрубил в советской армии три с половиной года. Полгода за холодную войну, призыв задержали, так как ждали атаки американцев. Демобилизовавшись, отец вернулся в колхоз. Он был красавец — вьющиеся волосы, на гимнастёрке — цвета авиации. Обливался у колодца, пил воду. К нему подошёл мужик. «Ты чей сынок? А! Как же, как же… А звать то тя? Алёшенька … помню, помню тебя, такой юркий был». Вот так, слово за слово. А потом мужик говорит отцу: «А ты надолго?» Отец — мол да, жить, работать. И мужик так помолчал, затянулся, оглянулся, и говорит «Знаешь, Алёша, вали отсюда, никогда здесь ничего не будет и жизни никто не даст». И уковылял. И на отца это как ни странно очень сильное впречатление оказало, и он уехал из колхоза. А я вот о чём думаю. Этот мужик не был экстрасенсом. Всех видящих знали. Видящей была моя прабабка, например, которая спасла 14 детей от расстрела. Мужик — точно не был. Но он — ЗНАЛ. Он знал будущее. В момент разговора его с моим отцом в деревне были сотни домов, полный клуб молодёжи собирался, а через 30 лет там осталось пять домов с одинокими людьми. И угасло всё. Где был клуб — там бурьян сейчас, выше роста человека.

Игорь Гришин по рассказам Алексея Михайловича

О проблеме с солью я слышал всё своё дество. Соли не было. Почему? Но соль была нужна. Питание было однообразное — в основном варили картошку. Без соли её могли есть малыши, а взрослые просто зверели без соли. И иногда узнавали, что вот в таком городе «выбросили соль». И тогда бабы собирались толпой и шли за солью. В одиночку никто не шёл. Уже за деревней, в первых оврагах, отнимут копейки, убьют, изнасилуют. Это было гарантировано, милиция этой проблемой не занималась. Толпой — можно было идти. Приходили в другую область, занимали очередь. Стояли ночами. В руки давали пуд мокрой соли. Почему мокрой? Не знаю, но видимо — для веса. Так работала система совдеповского воровства. У каждой бабы был домотканный мешок, в него продавец выливал соль. После этого бабы «брали мешки на горб» и шли пешком сорок километров (это от ближайшей калужской области). Соль за дорогу назад проедала кожу до язв. Если есть в моей ленте поклонники СССР, а я знаю что есть, то хочу пожелать, чтобы на вас и ваших родственниках черти в аду мокрую соль носили.

Игорь Гришин по рассказам Алексея Михайловича

Отец говорил, что до войны у них на семью в 15 человек (13 детей) была одна пара валенок. Когда мой дед зимой уходил, всем приходилось скакать на двор босиком. Кстати, сортира у нас не было. Сортир — это была городская или лагерная роскошь.

Сельсовет никому не давал ни досок, ни гвоздей. Дед был колхозным плотником, и за ним особо следили, если бы он взял хоть один гвоздь — всё. Стуканут и Сибирь. Дед поэтому не шёл ни на какой риск. Ситуацию «поправила» великая отечественная. Отец запомнил весну 42-го. Только потом я узнал, что это была «болховская наступательная операция красной армии».

Как оттаяло и пошёл ледоход — по всей Оке реке поплыли люди в ватниках. Они плыли сплошным потоком весь ледоход. Отец говорит, что бывало на льдине лежала сразу дюжина. Все были русские. Увидеть труп немца — это может один раз было. На немецкий труп из города приезжал уполномоченный, и не дай Бог было что с этого трупа снять.

А с русских — на то глаза закрывали, ибо было их — бессчётно. Председатель колхоза сказал кому-то, но услышали все: «Надо что — берите». И вот в ту весну деревня разжилась валенками. Даже моему отцу достались, несмотря на его пацанство.

Игорь Гришин по рассказам Алексея Михайловича

В нашей деревне не было школы. Она была в соседней. Звали то село — Береговая. И великая проблема была девочкам дойти с Береговой до Балтенок. Не дай Бог пойдёт одна — всё. Их ждали. Набрасывались и насиловали группой. Потом убивали. По рассказам только одна девушка однажды выжила. Но потом сошла с ума. Решить эту проблему было нельзя. Просто ходили толпой. Из школы — до деревни. Интересно, что когда мне исполнилось девятнадцать, и я приехал с отцом на родовые места, то мне соседка сказала однажды «Игоряша, пригласят в Береговую на танцы — не ходи. А пойдёшь — иди с ребятами и туда и обратно».

Игорь Гришин по рассказам Алексея Михайловича

После войны в класс отца пришла новая учительница. Она пришла с фронта, где служила в разведке. Она посмотрела как дети пишут и сказала, что для начала разберётся с теми, кто пишет левой. Левши — это проблема, так как все должны писать правой. Мой отец конечно же оказался левша. Потом начался ад. Я представляю себе сколько энергии у фронтовой курвы против пацана девяти лет. А может — не представляю. В общем, отец мой может писать обоими руками. Но разведчицу эту он поминал долго. И я думаю, что многое он так и не рассказал. Но по-моему, у неё так и не родилось детей. Где сейчас её могила? Прямо захотелось поехать и плюнуть.

Игорь Гришин по рассказам Алексея Михайловича

Отец рассказывал, что в деревне (три деревни составляли колхоз) хорошо различали колдовство и магию. Когда я приезжаю в Балтенки, я прохожу мимо дома местной колдуньи. Место это интересное. Редко увидишь, чтобы так заросло. Не просто буйство зарослей, а прямо ствол к стволу стоят корявые деревья и не протиснуться между ними, не пролезть взглядом. Это с улицы так. А двором эта усадьба выходит к маленькой речке. Представляю как там заросло! Но туда и не пройти даже. И не пытайся. Про хозяйку усадьбы отец рассказывал очень скупо. У неё не было имени. Только деревенская кличка. Клички в деревне давали всем. Занимался неймингом местный пастух — Фёдор Слюнявый. Даст кличку — всё, никогда от тебя отскочит. И всех коров он называл только кличками их хозяек. Была кликуха и у той бабки. Когда Федор на пастбище называл корову погонялом хозяйки у той в хате горшок из рук выскакивал. Такая сила. Но что это за сила? К чему её отнести? К колдовству или магии? Когда мой отец упоминал колдунью, то очень странные образы приходили мне в сознание. Эти истории были как сполохи, они не имели связи. Но были самой связью. Однажды во сне я провалился в один такой образ. И увидел ту самую поляну и те самые горящие деревья, которые в детстве видел отец. Было страшно. Я проснулся и даже проснувшись мог ещё что-то видеть. Прошло 40 лет, но я всё ещё могу вернуться в этот образ. И видимо в этот сон. И я знаю — там будет ночь, поляна, горящие неведомой силой деревья и существа. Существа, которых ты не видишь, но которые видят тебя.

Про ясновидение. К моей прабабке ходила вся округа, так как она «помогала людям на картах». Моя крёстная очень интересовалась этой технологией и даже училась чему-то у прабабки. Но моё мнение — никакой технологии с картами там не было. Карты нужны для легимизации процесса. С таким же успехом она могла гадать на доске Го или куриных потрохах. Просто требуется на что-то смотреть. Это я хорошо понимаю. Умозрение весьма дорого. Нужен предмет, по предмету можно прочесть лекцию, снять фильм, найти клад. Ещё интересно, что прабабка не когда не отвечала на ворос «кто». Отвечала лишь на вопросы «что» и «где». Она могла найти краденное, но никогда не искала вора. Просто говорила — ступай туда и там лежит это. Люди шли, поднимали половицы, снимали шары — и правда — там лежало то, что было у них украдено.

Игорь Гришин по рассказам Алексея Михайловича

Вижу зацепила тема деревенского нейминга. Когда пастух Фёдор Слюнявый на пастбище крыл корову погонялом хозяйки, то у хозяйки в хате горшок из рук выскакивал. Клички и погоняла строились по нескольким темам. Первая и главная тема — физический недостаток человека. Но, не просто недостаток! А тот, которого человек чурался и который припрятывал! Примеры пободных неймов: косой, хромой, губастый, слюнявый, морданочка и т.д. Вторая группа — черты характера. По второй группе будет уже не губастый, а — губошлёп. Третья — все возможные искажения фамилий. Четвёртая — сходство с животными. Пятую группу составляли неизвестно с чем связанные погоняла. Некие имена, абстракции. Например — Фима. Что за Фима? Никто не знал. Но кто-то приклеил — стало Фима. От Фимы пошли Фимкины дети, Фимкин мужик алкоголик, Фимкина сноха, корова поэтому тоже будет Фима. «Фимкина, мать твою растак! Куда попёрла!» А с животными тема имеет развилку. Есть внешнее сходство. Кто-то на козла к примеру похож. А есть — поглубже. Что-то связанное с перевоплощением. И вот кликуха бабки колдуньи была из этой групппы. Ах, да! Забыл. С усилением колхозного строя появились погонялы, основанные на должностях — агрономша, училка, докториха и тд.

Игорь Гришин по рассказам Алексея Михайловича

Сейчас говорил с сербами, они не верят, что в русских деревнях не было черепицы.
- А чем же крыли крыши?
- Дранью, дранью крыли. Мой дед был плотником и всю жизнь крыл крыши людям дранью.
- Дрянью?
- Не дрянью, а дранью. Дрянь — это про человека когда говорят. А крыши крыли дранью.
- А где жил дед?
- В деревни Балтенки Тульской области Белёвского района.
- А куда ходили крыть крыши?
- В Береговую, Иваново, Свиную, Николо-Гастунь, Давыдово, да по всей округе!

Игорь Гришин по рассказам Алексея Михайловича

Моя крёстная мать — квинтессенция русского, которое во мне. Она была ближе всего к моей прабабке. К той, ясновидящей из Балтенок, к которой ходила округа. И в ней, в моей крёстной матери, меньше всего советского и российского. Но в ней есть мудрость русского народа. В карму ей достался муж алкоголик, который гонялся за ней с топором на каждый праздник. А она с двумя детьми на руках спасалась от него. Его было невозможно унять. Участковый, милиция — все боялись его. Помните чёрно-белый «Вий» и старуху колдунью, которую играет мужик с чёрными бровями? И взгляд этот помните? Вот это — точно её муж. Звали его Сергей Палыч. Он всю жизнь прорабатал на ж.д. транспорте, который называл «железнодорожные войска». Кумир — Сталин и железный нарком Каганович. Сергей Палыч был щуплый, но унять его могли только санитары из психиатрической клиники «Петельня». Справится с ним было нельзя. Но они умели его обмануть. Больше никто.

Игорь Гришин по рассказам Алексея Михайловича